— Постараюсь, — пообещал Эпинэ, чувствуя спиной неприятный холодок. — А что думали о мятежниках в Гальтаре?
— О, — показал крепкие зубы адвокат, — при анаксах и первых императорах любое, сколь угодно правое, вооруженное выступление сначала давили, а потом разбирались. При этом в позднегальтарский период случалось, что мятежи поднимали с одной-единственной целью — привлечь внимание анакса к безобразиям в провинциях. Пару раз это себя оправдало: виновным оторвали головы, но их требования удовлетворили. В последнем особенно преуспел сын Эрнани Святого Анэсти Гранит. С благословения святого Адриана, разумеется.
— Значит, измена законному государю каралась смертью и только смертью, — кивнул Робер. — Что ж, я так и думал.
— Измена законному государю? — юрист страдальчески вздохнул. — Мой герцог, такой статьи в законах анаксии не было и быть не могло. Измена государству место имела, а измена личности монарха — нет. Разумеется, речь шла о монархе действующем, но таковым в нашем случае является Фердинанд, а ему изменил кто угодно, но не Алва.
Таким образом, мы вновь упираемся в сравнение статусов и прав Фердинанда Оллара и Альдо Ракана, где обвинители изначально были обречены на полный разгром. Кракл и Феншо в своем усердии не приняли в расчет, что обвиняемый заявит о незаконности притязаний Ракана. Кортней и Фанч-Джаррик умнее, но им пришлось бежать по болоту в чужих сапогах. Вы меня понимаете?
— Почти. — Робер сам не понял, когда увлекся допотопными тонкостями. — Если признать Фердинанда завоевателем, то судить его не за что, сдался и сдался. С ним следует обращаться как с пленным хорошего происхождения, но Алва, будучи коренным талигойцем, получается пособником захватчика.
На лице собеседника проступила блаженная улыбка.
— Обвиняя Воронов в пособничестве захватчикам-Олларам, — пояснил мэтр, — вы подписываете приговор себе и своему государству. Потому что выходит, что виновна вся страна поголовно. Разумеется, кроме тех, кто участвовал в мятежах. И что прикажете делать? Судить всех, живых и мертвых? Ах, не всех? Но тогда любой обвиняемый может сослаться на процветающего соседа…
— Советник, — совершенно искренне произнес Эпинэ, — готовить и вести процесс следовало вам, а никак не Краклу. Даже с помощью Джаррика.
Адвокат с достоинством наклонил голову, без сомнения, он знал себе цену.
— Кракл — неуч, а знания Фанча как шкура у леопарда. Пятнами. Что-то он изучил отменно, но достаточно шагнуть в сторону, и нарываешься на полное невежество. Вам не кажется, что на столе появилась крыса?
— Кажется. — Эпинэ сгреб в охапку негодующее Крысейшество. — Это Клемент, я его отбил у кота.
— Это делает вам честь. — Мэтр Инголс обмакнул в соус кусок хлеба и положил на край стола. Клемент расценил это как приглашение и задергался, пытаясь освободиться. Робер разжал пальцы, и Его Крысейшество потопал к подношению.
— Он, я вижу, немолод, — палец адвоката указал на седину, — кстати, в Гальтаре держали ручных крыс. Они отгоняли диких. Считается, что чуму в Варасту занесли домашние любимцы: заразились от степных ежанов, а те, в свою очередь, переели холтийских сусликов.
— Из обвинительного акта изъяли все, связанное с Варастой и Золотым Договором, — вернулся к прерванному разговору Эпинэ, — по настоянию Посольской палаты.
— Естественно, ведь ни один закон не был нарушен, а все разговоры о жестокости отметаются прецедентами Дриксен и Марагоны, Уэрты и Алата, Гайифы и внутренней Клавии. Более того, согласно законам анаксии, хотя мой несостоявшийся подзащитный вряд ли имел это в виду, затопление долины Виры правомочно. Древние всерьез полагали, что власть земная держится на силе четырех стихий, которые анакс и главы домов могли пускать в ход. Разумеется, во имя государственной пользы.
— И вы в это верите?
— Трудно сказать. — Инголс с одобрением глянул на жующего Клемента. — Два серьезных мятежа захлебнулись морскими волнами. Это могло породить легенду о силе Раканов, а могло быть следствием проявления этой самой силы. Впрочем, чем ближе к нашему времени, тем меньше упоминаний о подобном, а те, что есть, скатываются к откровенным суевериям.
— Мэтр, признайтесь, зачем вы этим занимались?
— Любопытство. — Медвежьи глазки совсем сузились. — Простое человеческое любопытство, помноженное на юридическое. Несколько лет назад ко мне обратился некий священник. Его волновали вопросы наследования и то, как с течением времени менялись законы. Я занялся этим и увлекся. Находя один ответ, я натыкался на четыре вопроса. Гальтарцы весьма остроумно соединили свои верования с законом. Забавно, но иногда им это помогало.
— Если б Его Величество знал о вашем увлечении, — заверил Робер, — он остановил бы свой выбор на вас.
— Не думаю. — Взгляд адвоката стал еще острее. — Альдо Ракану нужно не торжество закона, а смертный приговор. Добиться его с помощью древних кодексов невозможно. Разве что поискать прецеденты в области сговора с иноземными державами или их властителями с целью отторжения от анаксии тех или иных земель, передачи их под иноземное управление и удержания в этом состоянии. С точки зрения закона неважно, о каких землях речь — пусть даже о сердце страны или всей стране.
— Прошу прощения, — Робер отложил вилку и схватился за бокал, — я сейчас сойду с ума.
— Прошу вас воздержаться, — улыбнулся адвокат, — и забыть мои умствования, тем более Кракл и Феншо пошли по избитой стезе. Они решили утопить подсудимого в полуправде и вранье, которое невозможно опровергнуть, как бы нелепо оно ни звучало. Надо отдать обвинению справедливость, оно проявило недюжинную изобретательность. Говорю вам как юрист.