— Исповедь была у Алисы? — не очень уверенно спросил Дик. — Эр Август об этом ничего не знает…
— Или не говорит. Если ты выяснишь, как Удо узнал про эту пакость и где она сейчас, тебе цены не будет. Думаю, ему сказал брат перед восстанием. Тебе тогда было пять лет.
— Шесть…
— В таком случае, прочтите вот это. — Вальтер Придд достал и положил на стол какую-то бумагу, над которой склонились четыре головы. Дикон не видел, что на ней написано, но он видел лицо отца.
— Альдо, — прошептал Дик, чувствуя, что у него в груди все обрывается, — я видел исповедь Эрнани! Вальтер Придд показал ее отцу.
— Ваше Величество, — виконт Мевен в сопровождении четырех лиловых гимнетов замер у двери, — посол Гайифской империи ждет уже полчаса.
— Пригласите, — бросил сюзерен. — Нет, постойте. Пока мы принимаем посла, лично отведите Борна к Ее Высочеству… Дикон, не забудь потом досказать про Придда.
Шпаги у Борна не было; без оружия и белого гвардейского мундира Удо казался удивительно домашним — впору за ухом почесать.
— Ваше Высочество, — злоумышленник преклонил колено, — счастлив вас видеть.
— А уж как я счастлива, — буркнула Матильда. Желание дать дурню подзатыльник боролось с желанием разреветься. — Явился, значит?
— Явился, — подтвердил Удо, — хоть и под конвоем, зато на целых полчаса.
— А потом? — не поняла Матильда.
— Вон из Великой Талигойи, — ухмыльнулся Суза-Муза, — и горе мне и моим потомкам, если нога наша ступит в пределы.
— А рука? — натужно хохотнул Темплтон. Проводы хуже похорон, на похоронах хотя бы шутить не пытаются.
— Сколько у тебя денег? — пресекла баранью болтовню Матильда. — Не вздумай врать!
— Меня обыскали, — развел руками паршивец. — Корона о моих денежных обстоятельствах осведомлена лучше меня.
Денег нет, это и Бочке ясно. Дать? Удо возьмет. Из вежливости, а потом бросит в первую же канаву и поедет дальше в свое никуда. И Лаци, как назло, нет, чтоб тайком в седельную сумку сунуть.
— Мне нужно обойти посты, — выпалил Мевен. — Дуглас, я преступника на тебя оставлю?
— Оставляй, — кивнул Темплтон, — мы с Ее Высочеством его не выпустим.
— Упустишь, — напомнил Дугласу гимнет-капитан, — не забудь в Багерлее карты захватить, хоть делом займемся.
— Забудете, пришлю, — пообещала закрывшейся двери Матильда, — и карты, и вино.
— Леворукий, — выдохнул Темплтон, проводя рукой по лицу, — выпутались!
— Не ожидал, что отпустят? — повернулся к другу Удо. — Я тоже не ожидал.
— У меня есть тюрэгвизэ, — торопливо сказала Матильда. — Мы сейчас ее прикончим.
— Тюрэгвизэ? — присвистнул Суза-Муза. — Моя свобода этого не стоит, хватит вина.
— А тебя не спрашивают. — Ее Высочество лично разлила величайшую из драгоценностей по серебряным стаканам. — Ну, — потребовала она, — рассказывай.
— О чем? — отозвался Удо, глядя в стену между камином и торчащими в углу часами.
— Твою кавалерию, да обо всем, что ты натворил!
— Мне поклясться, что я не трогал Робера? — Будь у Борна на загривке шерсть, она бы встала дыбом. — Извольте, клянусь. Хоть честью, хоть жизнью, хоть Создателем, хоть кошками. Я, Удо из дома Борнов дома Волны, не умышлял против Робера Эпинэ, и не знать мне покоя, если лгу!
— Кончай дурить, — Матильда грохнула початый стакан на стол, — а то пристрелю, ты меня знаешь!
— Знаю. — Лицо Удо окаменело, Придд, да и только. — Потому и ответил. Остальные обойдутся!
— С чего ты взял, что я про Робера спросила? — Вот так смотришь на человека двенадцать лет и не видишь, а он на тебя все это время глядит и тоже ни кошки не понимает.
— Не про Робера? — Удо на мгновенье прикрыл глаза. — Тогда про что?
— Как про что? — удивилась Матильда, разглядывая бузотера поверх серебра. — Про Медузу.
— Но это же просто. — Сквозь лед стремительно пробивалась травка. С желтыми цветочками. — Если б Сузой-Музой не стал я, им бы стал кто-нибудь другой. Дик про медузьи выходки кому только не рассказывал, грех было упустить.
— И когда же тебя осенило? — буркнула принцесса.
— В усыпальнице, — лицо Удо вновь стало жестким, — когда решетку кувалдами разносили, а она кричала.
— Ты тоже слышал?! — вскинулся Дуглас. — Я думал, только я с ума схожу, значит, тогда ты…
— Понял я раньше, — уставился в свой стакан Удо, — то есть понял Рихард…
— Так вот вы о чем у Святой Мартины шептались, — начал Темплтон и оборвал сам себя. — Я еду с тобой. Вместе влипли, вместе и вылипать станем.
— Нет. — Удо и раньше походил на брата, сейчас он стал его отражением, только родинки на щеке не хватало. — Ты останешься. Пока остаются Ее Высочество и Робер. Я бы тоже…
— Куда ты поедешь? — перебила Матильда. — Дуглас, разливай, не копить же.
— Куда? — переспросил Борн. — Для начала в Придду. Альдо не считает север великой Талигойей, значит, я могу туда изгнаться.
— Собрался сдаться Волку? — не очень уверенно спросил Дуглас. — Ты до него не доберешься.
— Захочу, доберусь, — заверил Суза-Муза. — Ноймар не Бергмарк, а Рудольф не дурак.
— А ты хочешь? — Тюрэгвизэ привычно горчила, последняя память о настоящем доме. — Может, в Сакаци?
— Нет. — Когда смотрят такими глазами, уговаривать бесполезно. — До гробницы Октавии я бы просто сбежал, а сейчас поздно под корягу лезть.
— Ты недоговариваешь. — Темплтон казался обиженным. У Дугласа всегда что на уме, то и на языке, или это было раньше?