Яд Минувшего. Часть 1 - Страница 60


К оглавлению

60

Три черных окна и между ними картины. Первородные в алом укрощают коней, на стенах спит и видит битвы оружие. Внуки Кабиоховы гордятся чужими смертями и не узнают свою.

— Дювье. — Так зовут усталого воина, она запомнит. — Эжен останется у нас. Не надо его беспокоить и не надо о нем рассказывать.

— Не будем, Монсеньор. — Названный Дювье улыбнулся. Он был готов умереть, чтобы Робер жил. — Господин Эжен ужинать будут?

— Сейчас узнаем. — Какой тревожный взгляд, а голос спокойный, как летние облака. — Ты голоден?

— Да. — Она ответила прежде, чем подумала. Она была голодна и хотела спать, сердце ее болело, и она помнила все. Черных зверей, тянущих когтистые лапы из мертвой ары, неподвижное мертвое лицо, охапку золотых роз на полу, звезды над Сакаци и улыбку любимого.

3

Енниоль постарел и похудел. Без желтых одежд и бороды он казался то ли удалившимся от дел лекарем, то ли книжником, только глаза смотрели жестко и мудро, но врачи часто так смотрят. Робер передвинул кресла к камину и запер дверь. Не от врагов и не от слуг, а от себя.

— Прошу достославного, то есть пусть достославный Енниоль сядет. — Он будет говорить о делах, он должен говорить о делах. Гоган улыбнулся:

— Блистательный может называть сына моего отца Жеромом из Рафиано, лекарем и астрологом. Чем меньше наши беседы напомнят об оставленном в Агарисе, тем лучше для нас и хуже для подслушивающих и подглядывающих.

— Хорошо, — согласился Иноходец. — Я должен говорить «вы» и называть по имени, то есть по новому имени?

— Так лучше, — подтвердил Енниоль. — Правнуки Кабиоховы не вступают в земли внуков Его. Те, кто не любят меня, узнав о деле моем и о том, что надевал я подрубленные одежды и брил лицо, встанут между мной и народом моим. Сыну отца моего не так долго осталось глотать пыль дорог, и не страшна мне хула неразумных, но навис камень над домом нашим, и не время искать покоя.

— Достославный Жер…

— Нет достославных в пределах вотчины внуков Его. — Слова были злыми, а глаза усталыми. Как же они все устали!

— Простите… Господин Жером, хотите вина или плохого шадди?

— Зачем отказываться от того, что предложено? — Черно-седая бровь поползла вверх. — Вино — не пища, оно обостряет ум и располагает к откровенности. Жером из Рафиано с радостью примет чашу из рук герцога Эпинэ.

Енниоль продолжает верить. Трое у оврага тоже верили. И старший, с родимым пятном, так и не назвавший имени, и мальчишка с глазами Мэллит, и сама Мэллит… Лэйе Астрапэ, ну зачем она здесь?!

— Послушайте, Енниоль, — рука сама легла на браслет, — я должен сказать… Должен признаться… Мы убили ваших гонцов.

— О чем говорит сын твоего отца? — Енниоль казался растерянным. — Слово мое слишком тайно, чтоб вложить его в чужие уста. Не было посланных к твоему порогу до этого часа.

Говорит правду? Лжет? Все знает и хочет спасти свою жизнь? Но тогда зачем он пришел к убийце? Зачем привел Мэллит?!

— Блистательный начал говорить. — Енниоль больше не пытался быть Жеромом из Рафиано. — А выпавший каштан нельзя вернуть в кожуру. Сын моего отца ждет правды, и пусть она режет, как нож, и жжет, как огонь.

Пусть жжет и режет и гори все закатным пламенем! Мэллит и впрямь Залог, залог правды, но что разбередило ее рану? Клятва Ракана или болезнь Эпинэ? Ара связала двоих мерзавцев и гоганскую девочку, впутав ее в самую подлую из земных игр.

— Блистательный сожалеет о сказанном?

О сделанном сожалеет, о сказанном — нет. Робер прикрыл глаза, собираясь с мыслями, Енниоль ждал.

Если б не достославный, они с Альдо до сих пор сидели бы в Агарисе или плыли через океан. Выходит, во всем виноваты гоганы? Если Альдо не повезет, он так и скажет. За спиной зашуршало — Его Крысейшество. Эпинэ с готовностью подхватил обретенное сокровище. Смешно, но, чувствуя под ладонью живое тепло, говорить было легче.

— В Лэ к Альдо пришел один человек. Он сказал, что вы купили армию Симона Люра и гарнизоны на пути к столице, и потребовал Гальтару.

— Половина сказанного — правда, — желтоватые пальцы потянулись к несуществующей бороде, — половина отмечена ложью. На кого походил говоривший с Первородным? Чьи имена называл?

— В Эпинэ его знали как мэтра Вукрэ из Сабве, он торговал шерстью. Лет пятьдесят, темно-рыжий…

— Я знаю, кто это, — подтвердил Енниоль, — его имя Финахиоль, и смерть его выросла из предательства его. Сын твоего отца стал рукой Кабиоховой, что убирает из корзины гнилые плоды и бросает на дорогу.

— Финахиоля убил не я. — Пусть мэтр Вукрэ пытался обокрасть своих, дело не в нем, а в том, что натворили они с сюзереном. — С Вукрэ вышло случайно. Альдо его толкнул, он упал и разбил голову о камень. Мы не знали, что делать… Убийство посла означает войну, а Симон Люра служил вам. Мы не хотели, чтоб он узнал. С Вукрэ были слуги, мы… я заманил их в лес и велел убить.

— Носил ли один из мертвых отметину на лице? — Рука Енниоля коснулись щеки. — Вот здесь.

— Да, — твердо ответил Робер. — Его убил я, а перед этим спросил имя. Он не ответил.

— Его имя было Варимиоль, — лицо достославного совсем окаменело, — четвертый из сыновей моего отца. Ему доверили то, что не следовало доверять, он же сделал то, что не должен был делать. Финахиоль не более чем мул, везущий на спине кувшины, Варимиоль был погонщиком.

Блистательный снял с совести моей черный камень и возложил на душу светлый. Сын моего отца оплачет брата своего и возблагодарит Кабиоха за то, что не случилось непоправимого. Где остались пришедшие за чужим?

60