Яд Минувшего. Часть 1 - Страница 84

Счастливый Одри, он полюбил и услышал, что он любим. Наши души — зеркала, перед которыми потомки Кабиоховы зажигают по свече. В одном зеркале — лишь один огонек, но когда зеркала глянут друг на друга, ляжет звездная дорога от встречи до смерти. Это и есть любовь…

— Ужин сервирован в Малой столовой, — напомнил высокий и важный, и Мэллит кивнула.

— Я иду. — В Сакаци было легче, в Сакаци ее не трогали, за ее окном серебряные стволы целовали облака, а в саду были качели. В Сакаци Первородный говорил о любви, и за его спиной не стояла смерть в короне. Любимый говорит, что он не обманул, но обманут и что Кабиох не допустит гибели наследника своего, но как не бояться, идя по волосу над морем огня?

— Баронесса Мелания из Нижней Сакаци! — Возглашающий ударил об пол жезлом, Мэллит вздрогнула и расправила плечи. Она все помнит, ее зовут Мелания, она носит подшитые платья и называет собеседников по имени. Переступив границу границ, достославный из достославных тоже назвался Жеромом и открыл подбородок, но недостойная отреклась от своих корней раньше. Когда стала любящей и любимой.

— А вот и моя прекрасная кузина. — Любимый был здесь, и это было величайшим даром. Им не придется искать друг друга в исполненной света пустыне, ведь они уйдут рука об руку.

— Недо… Я недостойна внимания Вашего Величества. — Пусть последняя ночь станет ночью счастья. — Но я буду пить вино и радоваться.

— В Алати девушки слышат мало комплиментов, — улыбнулся Первородный, — а зря, ведь они прелестны…

— Ваше Величество, — неприятный с разными глазами наклонил голову, — позвольте мне исправить упущение алатских мужчин. Сударыня, знаете ли вы, что ваши очи — осенние листья, пронизанные солнцем?

— Барон, — серый человек едва шевельнул губами, — какое счастье, что Дидерих отдал дань всем глазам, кроме красных.

— Мелания, — как нежен взгляд любимого, но между ними изобильный стол и чужие взгляды, — представляем вам барона Кракла, тонкого ценителя женской красоты, и Повелителя Волн герцога Придда. Он недавно лишился семьи, что печальным образом сказалось на его учтивости. Не сердитесь на него.

Потерявший родных что листок срубленного дерева и пчела сгоревшего улья, но как же легко уходить последним, не глядя назад. Серый человек еще не знает, сколь счастливо его несчастье. Не знающие о судьбе своей и не верящие в худшее смотрели на нее, и Мэллит улыбнулась.

— Я не сержусь, а сердце мое плачет о потере Перв…

— Герцога Придда. — Голос любимого зазвучал громче, он не хотел, чтоб недостойная ошиблась, он до сих пор думал, что вновь увидит солнце.

— Прошу прощения у Повелителя Волн, — пролепетала Мэллит, и шрам на груди отозвался острой болью, напомнив о неизбежном.

— Это я прошу прощения. — Серый поднялся из-за стола, сверкнула золотом цепь. — Я ваш покорный слуга, сударыня.

— Герцог Придд готов пойти к вам на службу. — Любимый рассмеялся весело и беззаботно. — Мы ждем от него подобных слов с осени, но он прячется в своем особняке.

— Как и положено Спруту, — сказал Ричард, он любил Первородного всем сердцем, и Мэллит ему доверяла.

— О да. — Повелевающий Волнами не умел улыбаться. — Сударыня, с вашего разрешения я верну Повелителю Скал его любезность. Заняв особняк, в котором он сейчас властвует, он уподобился настоящему вепрю.

— Господа, — названный бароном вскочил, и в руке его был хрустальный кубок, — мы забываем о главном. О снизошедшей на нас красоте. Здоровье прекрасной Мелании!

Мэллит торопливо выпила вино, но змеиный холод не отпускал. Любимый смеялся, шутил, о чем-то расспрашивал косоглазого и Первородных, а за стенами свивала кольца и шуршала чешуей смерть, и как же она была голодна!

3

Улицы пусты — ни людей, ни кошек, ни крыс, только молчаливые дома, всадники за спиной и лунные тени впереди. Шаг за шагом, улица за улицей, поворот за поворотом. От дворца к Багерлее. Мимо бывшей площади Фабиана, мимо продрогшего Старого парка, мимо затаившегося темного особняка со спрутом на фронтоне и дальше, в обход мертвой Доры.

Пустая, холодная, сухая ночь. «Ночь расплаты», как назвал ее Енниоль, но расплата не торопится, а кони сворачивают на улицу Святой Милисенты.

Бьют колокола, знаменуя Час Скалы. Мертвый час. В эту пору и до рассвета зимой лучше домов не покидать, а они едут через полумертвый город и собственные сны. Надо бы бояться, но он не боится. Не потому, что верит сюзерену, а не достославному, просто страх вытек вместе со странными снами и любовью… Нет, он помнит и закатную волну, и пегую клячу, и глаза Мэллит, но помнить — не значит чувствовать, а не чувствовать — это почти забыть.

— Карваль, вы видели воспитанницу Матильды?

— Да, Монсеньор. Очень красивая девушка и так похожа на Ее Высочество.

— Она боится этой ночи.

— Этой? — Маленький генерал казался удивленным. — Но почему?

— Не знаю, — солгал Эпинэ, — я не алат, но Мэллица что-то чувствует.

— Женщины чувствуют больше мужчин, — признал Карваль, — но меньше лошадей, а лошади не хотят приближаться к Доре.

— Я тоже не хочу. — Робер привстал в стременах, вглядываясь в провал улицы, там не было ничего. — Поворачиваем. Проедемся к Нохе и домой.

— Дювье доложил, что Его Высокопреосвященство поднялся к себе в десять вечера. — Голос Карваля вновь стал деревянным. — Монсеньор, не лучше ли вернуться прямо сейчас? Вам предстоит трудный день.

— Трудный. — Вряд ли кардинал спит, скорее варит шадди и ждет очередного рассвета. Появится ли он в суде? Альдо надеется, что нет, но Левий непредсказуем, и он не хочет смерти Ворона.