Яд Минувшего. Часть 1 - Страница 110

110

2

Груда писем и прошений ждала монаршего внимания, но Альдо и не думал их разбирать. Он сидел за столом, вертя в руках нож для бумаг, и о чем-то сосредоточенно думал. Розоватые валмонские свечи заливали кабинет теплым сказочным сиянием, превращая мраморные угловые фигуры в живые тела. Особенно хороша была змеехвостая девушка с виноградной гроздью в словно бы светящейся руке. Дикон улыбнулся и невольно тронул орден Найери. Древние любили изображать возлюбленных в виде спутников богов. Что бы сказала Катари, увидев себя крылатой? Робер говорит, ей хорошо у Левия, но аббатство не место для одинокой молодой женщины.

Катари и раньше слишком много думала о Создателе, теперь это становится опасным. Эти ее слова о долге и верность проклятому Фердинанду порождены эсператизмом, а Левий только раздувает огонь. Катарину нужно у него забрать, но не раньше, чем улягутся разговоры о казни. Сейчас Ноха для королевы самое безопасное место, но к весне Робер должен взять кузину к себе.

— Значит, Алва больше не кусается. — Сюзерен, скорее всего, заговорил сам с собой, но юноша ответил:

— Почти нет… После Фердинанда он почти не спорит… Альдо, жаль ты не видел это ничтожество! Ты не представляешь…

— Представляю. — Альдо отбросил нож и с хрустом потянулся. — Жаль, я сразу не показал Ворону его Оллара, не пришлось бы возиться с послами.

— Экстерриор говорит, они успокоились, — напомнил Ричард.

— Они-то успокоились, — скривился сюзерен, — я — нет. Гайифа предала империю, дриксенцы и вовсе пришли из-за моря, а теперь «павлины» с «гусями» разевают клюв на потомка богов. Гайифский сморчок поучает анакса, как какой-то ментор, а я вынужден слушать! Как же, союзники, кошки их раздери…

— Мы их сами раздерем! — выпалил Дик. — Помнишь, как «павлинов» разбили при Каделе? Мокрое место осталось.

— Гайифа воюет золотом, а не сталью, — лицо сюзерена прояснилось, — но вера в победу — это полпобеды. Представляешь, как нам обрадуются в Паоне?

— Уж не так, как Джастину Придду, — хмыкнул юноша.

— Ричард, — Альдо вновь помрачнел, — ваша вражда начинает меня утомлять. Сколько раз тебе говорить, нас слишком мало! К тому же Придду есть чем тебе ответить.

— Чем? — не выдержал юноша, хотя сюзерен был прав. — Напомнит про Ричарда и Джеральда? После них был Эгмонт!

— Нет, напомнит твою службу Ворону, которую легче объяснить по-гайифски, чем по-гальтарски. Вспоминая Джастина, ты бьешь себя.

— Альдо! — Мир обернулся кривым зеркалом и разлетелся на сотни кривляющихся лиловых осколков. — Это ложь! Ты же знаешь… Я…

— Я знаю. И Робер, и Рокслеи, и даже Придд, но ты жил у Ворона. Если Джастин — любовник кэналлийца, почему таковым не можешь быть ты? Я сегодня зря сослался на твои слова о невиновности Ворона. Ты можешь быть уверен, что Суза-Муза не вывернет твое заступничество наизнанку, а после этого не займется уже нашей дружбой? Болтунам нужна не правда, а сплетня, так что про Джастина забудь. Это приказ. Понял?

— Да, — выдавил из себя юноша. — Я могу идти?

— Нет, — отрезал Альдо. — Кто тебя просил вмешиваться в дела Джаррика? То, что вычеркнуто из акта, вычеркнуто по моему распоряжению. Ты меня убедил с выстрелами, но не считай себя вправе указывать прокурору.

— Я только просил убрать из обвинения про… госпожу Оллар.

— Знаю, — сюзерен внимательно посмотрел на юношу, — Джаррик доложил.

— Но ведь она просила, — сюзерен не знает, что такое любовь, его счастье, — при нас просила. Она не хочет рассказывать.

— Ничего, — махнул рукой Альдо, — жена молчит, муж скажет.

— Не надо! — Как объяснить, что позор Катари убьет?! — Она не хочет мести… Алва убил Люра и устроил с Сильвестром Октавианскую ночь, этого хватит…

— Ты не понимаешь, — хохотнул сюзерен, — я обещал избавить Катарину Оллар от мешка с салом, чтобы не сказать хуже, и я избавлю. То есть Фердинанд избавит, когда расскажет, что вынуждал жену к сожительству с другим мужчиной, и признается в своем бессилии. Этого довольно, чтоб счесть брак недействительным. Заодно и зубы Ноймаринену вырвем. Он думает, у него принц. Как бы не так!

— А Катари? — шепотом спросил Дик. — Она… Она этого не переживет!

— Катари после суда станет свободной, причем совесть ее будет чиста. Брак расторгнут не по ее просьбе, а под давлением открывшихся обстоятельств и по согласию с позволения сказать мужа. Если она и после этого в монастырь захочет, так тому и быть, но год на размышление у нее будет.

— Год? — подался вперед Дикон. — Но… Между просьбой и отречением от мира проходят четыре месяца, матушка говорила…

— Твоя матушка — вдова, а святой Игнатий определил всем разные сроки послушания. Изнасилованным и тем, чей брак расторгнут не по их вине, на раздумья дается год. Магнус, даром что эсператист, понимал, что сперва мозги на место встать должны.

За год Катари передумает, особенно если вернуть ей сына, а Карла вернут. Зачем сторонникам Оллара бастард, от которого отказался Фердинанд? Нужно только предложить подходящую цену и написать кому-то не до конца утратившему совесть. Катершванцам?

— Альдо. — Вот оно и настало, время правды, Альдо не только сюзерен, он — друг, он должен знать все. — Я люблю ее, и она станет моей женой!

— Кто? — не понял Альдо. — Ты о чем?

— Катари! — Жаль, они не одни в весенних холмах и нельзя от счастья кричать. — Я люблю ее… Я говорил тебе о ней, а вовсе не о Марианне… Марианна — куртизанка, я был с ней несколько раз. Там все кончено, а Катари… Это — моя звезда, талигойская звезда!

110